Когда Иосиф Бродский засыпает, и граждане ложатся по местам, и песенкам на горло наступает стальная ночь, ступая тут и там, и в каждом силуэте катастрофа, и дрогнула последняя свеча — выходим мы, заваривая кофе и чайные пакетики точа.
Не мафия — защитники ночные, отдельный человечества подвид, — мы совы, таурино-часовые, измученный глициновый Давид. Статьи на завтра в номер не готовы, не шьется стафф, не учится билет, — и это всё доделывают совы. Приятно познакомиться, привет.
Нас обжигает первая зарница, будильник валит, как гранатомёт, а сон уже давно нам только снится, и вечный бой нам песенки поёт. Да, мы не спим, мы медленно моргаем, мы веком поднимаем кирпичи, и не будите, твари, умоляем — мы клали зоб на первые лучи.
Ни ради Эос, девы златокудрой, ни именем Авроры (и ничьим)
— не надо, господа. Страшны мы утром. Мы стра-ашно укоризненно молчим.